Иван Купала на Псковщине

Праздник Ивана Купала или Ивана цветного приходится на день летнего солнцестояния; этим и объясняется его особая значимость в народной культуре. Для псковских крестьян Иванов день являлся кульминационным моментом в цикле весенне-летних праздников. На большей территории расселения русских многие элементы купальской обрядности были частично утрачены (остались лишь поверья) либо перенесены на троицко-семикский период. На Псковщине этот праздник сохранил свое первоначальное значение.

Праздновать Иванов день в Псковской губернии начинали накануне - в день Аграфены Купальницы. По традиции в этот день все обязательно мылись в бане. После бани в юго-западных районах женщины и девушки собирались на улице и шли по деревне и по полям с пением иванских песен:

«Собирайтесь, девки, Ивана пеяти,
Ивана пеяти, солнце пильнувати»

(Себежский район).

Не выйти на улицу в Иванову ночь считалось позором для девушки или женщины. Односельчанки могли осмеять оставшихся дома: им пели корильные песни. «Все должны были выйти на двор - за ворота... все должны были открыть ворота... или окна. Это ж самое время - Иван, самая и краса», - говорили крестьяне Себежского р-на.

В день Аграфены Купальницы готовили обрядовые блюда. Пожилая знающая женщина пекла специальное кушанье из зерен ржи - кулагу (кулагой называли также кисель). Кусочки кулаги раздавали всем певуньям перед обходом полей. В деревне Дашково Себежского р-на девушки и женщины пели:

«Мы дернем-подернем по три зерны у жорны.
Мы с этих зернышек намелим мучицки,
Мы с этой кулагой пойдем на Купальню.
У жита сядете, трех змей стерете.
Одна ж змея залом залымала.
Другая змея молоко хлебала.
А третья коров кликала».

На Псковщине повсеместно в Ивановскую ночь жгли костры. Их обычно раскладывали на возвышенностях в ржаном поле, на берегу водоема или на месте традиционных гуляний молодежи. Жгли бочки, смоляки (пни), надетые сверху на шесты колеса и пуки соломы. В некоторых местах с горящим пуком соломы ходили по полям. В Порховском р-не охваченные огнем бочки и колеса парни скатывали под гору. Пепел от ивановского костра молодежь рассеивала по полю со словами: «Родись, хлеб, для наших малых детей». В Гдовском р-не крестьяне верили, что «ходят родители на гору, костры жечь».

Около костров веселилась молодежь: пела песни, плясала, качалась на качелях, установленных поблизости. Любимым развлечением было перепрыгивание через костер, в одиночку или парами. В Ивановскую ночь, как и в Святки, молодежь не придерживалась обычных норм поведения. Девушки и парни рядились (использовали вывернутые шубы); загоняли в рожь Иванов и Марий; шалили в деревне: закладывали печные трубы или подпирали ворота и двери изб; катались и боролись во ржи. По представлениям русских, катание во ржи имело магическое значение: человек желал получить здоровье и силу от природы, достигавшей в это время наивысшего расцвета. В некоторых местах во время гуляний купались в водоемах.

Под утро молодежь и взрослое население ходили встречать солнце. По поверью, на восходе солнце играет - переливается, скачет - несколько раз исчезает за горизонтом и снова появляется. Об играющем солнце поется в обрядовых иванских песнях.

Ночному гулянью предшествовал сбор цветов для венков и трав, которые, по представлениям крестьян, обладают в эту ночь магической силой. Деревенские знахари лечили людей и животных травами, собранными накануне Иванова дня. «Иванскую» траву Иван-да-Марья, сорванную ночью, клали в церкви на пол и святили. Затем ее приносили домой, разбрасывали по двору, избе и давали скотине, чтобы уберечь дом и скот от напастей.

Девушки собирали 12 видов трав (среди них обязательно были подорожник, полынь) и клали их под подушку, чтобы приснился суженый. В Порховском р-не приносили домой траву богатку, которую засовывали за переклад (матицу). На следующий день замечали: чей цветок распустился - тот будет счастлив в жизни (если цветок принадлежал девушке - выйдет замуж); если чьи-то цветы завяли - того ждут несчастья. Из собранных трав девушки плели венки для гаданий. В одних случаях венок клали под подушку и гадали на ночь о суженом. В других - пускали венок по воде,
смотрели и загадывали: утонет - к смерти, куда поплывет - в той стороне жених будет, сойдется с другим венком - замуж выйдешь. В Островском уезде существовал следующий обычай: «... с рассветом крестьянские девушки выбирают самую красивую, раздевают ее донага и опутывают с ног до головы зеленью и цветными гирляндами - девушка-купала. Вместе с ней все идут в лес, где завязывают купале глаза, а затем начинают хоровод, пляски, песни, игры. Во время хоровода купала раздает с завязанными глазами заготовленные заранее венки на удачу: свежий и хороший -  (сулит) богатую веселую жизнь, завявший и сухой - предвещает бедность, несчастную судьбу, а
быть может, смерть».

В центральных и северо-западных районах Псковщины сломанными за ночь березовыми ветками украшали место молодежных гуляний.

В Иванову ночь заготавливали веники для бани на весь год.

По поверью, Ивановская ночь считалась временем разгула нечисти: на болотах устраивались сборища колдунов и ведьм. «На Ивана колдуны ходят, на клюках едут, волосы развеваются», говорят порховские крестьяне. С помощью купальских огней и обрядовых песен с полей изгоняли нечисть в образе русалок, охраняли урожай и скот от посягательств ведьм, а животных - еще и от змей. В Невельском р-не зажигали «колесо или там соломы куль на поле, где рожь запахана -   ведьму гоняли купальскую. Тады и ведьмы были..., коровам вредили, молоко коровы не давали».
Себежские крестьяне объясняли действие купальских обрядов так: «Каб русалки не ходили, как бы не топтали там».

В настоящее время среди населения Псковщины сохраняются некоторые купальские поверья и обряды. Так, в селе Дубровно Порховского района в ночь на Ивана молодежь и подростки жгут бочки и колеса и скатывают их под гору. После этого все отправляются купаться. Смысл обряда, заключавшегося в очищении перед жатвой, давно забыт. Уже в 1940-50-е годы "разводили костры и прыгали через них ради потехи".

Иван Купала // Историко-этнографические очерки Псковского края / Под.ред.А.В.Гадло. - Псков, 1998. - С.230-232.